text
stringlengths
0
25.2k
Она' кивну'ла мне голово'й утверди'тельно и сде'лала знак, чтоб я говори'л поти'ше. Мы замолча'ли.
– Зна'ешь что, О'льга? – сказа'л я, поду'мав. – Мне э'то не нра'вится.
– Отчего'?
Но я не успе'л ей сказа'ть, отчего', вошла' стару'шка… Пода'ли самова'р…
Прие'зд мой, хотя' и ожида'емый, по до'брым ру'сским обы'чаям поста'вил весь дом вверх дном. Беготня', хло'поты; го'рничные явля'лись и исчеза'ли в дверя'х, как те'ни; тётушка вска'кивала и убега'ла ежемину'тно со свя'зкой ключе'й; на ку'хне гото'вили у'жин, и стук поварско'го ножа' доноси'лся че'рез отворе'нное око'шко в столо'вую. Ко'мната для меня' была' давно' пригото'влена: што'ры, гарди'ны, ковры' и ко'врики, ши'рмы и умыва'льник, цветы' на око'шках – ну'жное и нену'жное, все бы'ло тут расста'влено, по'стлано и разве'шено забо'тливою руко'й, и все каза'лось им ма'ло. Води'ли смотре'ть, выпы'тывали, не позабы'то ли что'-нибудь, к чему' я привы'к; пото'м увели' опя'ть в столо'вую и засади'ли за у'жин, и по'сле у'жина, отпусти'в уже' оконча'тельно, подсыла'ли ещё люде'й с вопро'сами, кото'рые заставля'ли меня' хохота'ть: «Не присла'ть ли ещё одея'ла на но'ги? Не попа'ли ли в ко'мнату му'хи? Не нуже'н ли абажу'р на све'чку?» и проч.
У'тром на друго'й день, в саду', О'льга наконе'ц собрала'сь с ду'хом и рассказа'ла мне свя'зно исто'рию своего' разры'ва с му'жем. Никаки'х я'вных по'водов к ссо'ре и тем ме'ньше форма'льных ссор ме'жду ни'ми не бы'ло, но бы'ло мно'го доса'дных ма'леньких столкнове'ний, та'йных неудово'льствий и ти'хих жа'лоб с её сто'роны, сухи'х, оби'дных упрёков, насме'шек и замеча'ний – с его'. Он на'чал сперва' избега'ть её, пото'м соверше'нно бро'сил, и они' не вида'лись по це'лым дням: выезжа'ли, обе'дали да'же врозь. В конце' второ'го го'да она' не вы'несла э'той жи'зни, и по'сле коро'ткого объясне'ния, в кото'ром вы'сказала все, что у неё наболе'ло на се'рдце, они' расста'лись. Но ещё до'лго по'сле она' жила' в Петербу'рге, в семе'йстве тётки, той са'мой, кото'рая вы'дала её за'муж. В семе'йстве э'том люби'ли О'льгу и все'ми си'лами уде'рживали от переёзда в Р**. Но шу'мная жизнь в большо'м кругу' и на глаза'х у сто'льких свиде'телей её разорённого сча'стья ста'ла для неё нестерпи'ма. С му'жем по'сле разъе'зда она' почти' не ви'делась, но вела' и до сих пор ведёт ещё перепи'ску…
О чем – э'то она' затрудня'лась сперва' объясни'ть, но наконе'ц призна'лась мне по секре'ту, что, ме'жду про'чим, речь была' о разво'де.
– Кто предлага'л?
– Он предлага'л.
– Что ж ты?
Лицо' её вспы'хнуло, и она' начала' говори'ть горячо', красноречи'во про'тив э'той, как она' называ'ла, пусто'й форма'льности, кото'рая не прибавля'ет почти' ничего' суще'ственного к свобо'де люде'й, живу'щих врозь, а то'лько ведёт к сканда'лу. Она' не хо'чет сканда'ла и весьма' основа'тельно, потому' что сканда'л в ито'ге всегда' па'дает на же'нщину. Да и к чему'? На что э'то им? Ра'зве они' меша'ют друг дру'гу? Ра'зве она' не возврати'ла ему' по'лной свобо'ды, уе'хав сюда', за ты'сячу верст? И неуже'ли он бои'тся, что она' я'вится к нему' когда'-нибудь с тре'бованиями? Ей от него' ничего' не ну'жно, ни гроша'! Она' гото'ва дать в э'том подпи'ску, гото'ва отре'чься форма'льным о'бразом от всего', но тре'бовать, что'бы она' вы'пачкалась в гря'зи – э'то ни'зко! Да, ни'зко! Ни'зко!.. И она' ни за что не согласи'тся на э'то! Я при'нял э'то сначала' за чи'стую моне'ту и пыта'лся ей возража'ть, защища'я разво'д вообще', но она' не слу'шала. Тогда' я поста'вил вопро'с ина'че. Ей 25 лет, и в таки'е го'ды ра'но отка'зываться от вся'кой наде'жды. Как знать, что её ожида'ет в бу'дущем, и мо'жно ли поручи'ться, что э'та форма'льная связь, на кото'рую она' смо'трит тепе'рь так легко', не ста'нет когда'-нибудь у ней на пути' прегра'дой к сча'стью?
– Нет, я никогда' не могу' уже' быть сча'стлива.
– Почему'? Молча'ние…
– О'льга! Э'то неи'скренно! Посмотри'-ка в глаза'. Ну, так и есть. Ты со мно'ю хитри'шь. Призна'йся, все, что ты сейча'с говори'ла про'тив разво'да, – ду'дки? Призна'йся, ты не жела'ешь разво'да то'лько по той причи'не, что ещё наде'ешься вороти'ть поте'рянное?
Она' не отвеча'ла.
«Го'споди! Как она' измени'лась!.. Э'то совсе'м друго'й челове'к! – ду'мал я, посма'тривая на её исхуда'лый стан и бле'дные, то'нкие па'льцы. – Тётушка мо'жет быть неда'ром тверди'т, что О'льга серьёзно больна' и что её не сле'дует вовлека'ть в сли'шком горя'чие спо'ры».
IV
Пого'да стоя'ла суха'я, тёплая, и мы ка'ждый день уходи'ли вдвоём куда'-нибудь за го'род. В лесу' па'хло уж о'сенью, но в поля'х густы'е зелёные о'зими и трава', места'ми ско'шенная втори'чно, обма'нывали глаза'. Круго'м все так я'сно и ти'хо. Лету'чая паути'на носи'лась по во'здуху дли'нными то'нкими ни'тями; голо'вки репе'йника, изго'роди, кусты' и да'же земля' места'ми за'тканы бы'ли как се'тью их золоти'стою пря'жею.
– Ба'бье ле'то! – сказа'л я. – Зна'ешь ли, отчего' оно' так на'звано?
– Оттого', что не настоя'щее, – отвеча'ла О'льга. – Все, что фальши'во, при'зрачно и эфеме'рно, все э'то у вас – ба'бье.
Вы'ходка э'та, несмотря' на её го'рький тон, обра'довала меня'. В ней слы'шалось что'-то, напоминавшеё пре'жнюю О'льгу. Э'то был пе'рвый о'тклик её на ста'рый призы'в, пе'рвая и'скра ста'рого огонька', мелькну'вшая мне из-по'д пе'пла. В наде'жде его' разду'ть я ухвати'лся усе'рдно за э'ту те'му. Же'нщины, мол, винова'ты са'ми, е'сли о них сложи'лся тако'й пригово'р. Ба'бство – типи'чная черта' их хара'ктера. В них нет усто'я. Они' сли'шком дёшево це'нят себя'. Они' кура'жатся на слова'х, а на де'ле роня'ют себя' са'мым посты'дным о'бразом и т. д.
– Э'то на мой счет?
– Да, е'сли хо'чешь, пожа'луй, на твой.
– Чем же я так урони'ла себя' в твои'х глаза'х?
Я отвеча'л, что для меня' непоня'тно: как мо'жет же'нщина, одна'жды обма'нутая, не отверну'ться сра'зу и навсегда' от до'ма, из кото'рого ей указа'ли две'ри… Но не успе'л я вы'говорить, как уж раска'ялся… Мы шли поля'ми. Она' отскочи'ла от меня' вдруг, как ужа'ленная, и, вся побледне'в, прислони'лась к и'згороди. Упрёки посы'пались гра'дом. Я злой челове'к!.. У меня' се'рдца нет! Я никогда' её не люби'л! Что она' сде'лала мне, что я реши'лся так её оскорби'ть?.. Кто вы'гнал её из до'ма? Па'вел Ива'нович? Никогда' в жи'зни!.. Она' пока'жет мне все его' письма'. Па'вел Ива'нович не ду'мал её выгоня'ть… Она' сама' его' бро'сила… Па'вел Ива'нович, напро'тив, жалеёт…
– Кто тебе' э'то сказа'л?
– Фо'гель сказа'ла.
– Опя'ть э'та Фо'гель?
– А тебе' что? Что ты име'ешь про'тив неё?.. Фо'гель совсе'м ина'че со мной поступи'ла, чем ты. Фо'гель, чужа'я, приняла' во мне бо'льше уча'стия, чем ты когда'-нибудь во всю жизнь принима'л. Она' не обижа'ла меня' насме'шками не отнима'ла наде'жды, как ты!
Вспы'шка э'та, одна'ко, ско'ро прошла'. О'льга прости'ла меня' от чи'стого се'рдца, и мы верну'лись домо'й рука' об ру'ку, в са'мом дру'жеском разгово'ре; но я наконе'ц убеди'лся, что де'ло её неисправи'мо. Э'то была' одна' из тех несча'стных це'пких нату'р, кото'рые, раз отда'вшись, не в си'лах уже' верну'ть свое'й свобо'ды. Она' была' вся, все'ю душо'ю в про'шлом, и ху'до ли, хорошо' ли, про'шлое для неё бы'ло все. Она' не ви'дела, не жела'ла поми'мо его' ничего', не могла' поня'ть сча'стья ина'че, как она' его' раз поняла'.
«Не мо'жет забы'ть, – ду'мал я. – Живёт неизлечи'мой наде'ждой и с э'той наде'ждой соста'рится и'ли зача'хнет! Сто'ит ли му'чить её ещё? И не умнеё ли, не человечнеё ли оста'вить при ней её иллю'зии? Допусти'в да'же, что их и мо'жно отня'ть, – не была' ли бы э'та жесто'кость напра'сная и ниче'м не опра'вданная?.. И'стина хороша' то'лько в той ме'ре, в како'й мы мо'жем сноси'ть её безобра'зие. Но есть ве'щи до тако'й сте'пени гну'сные в их есте'ственной наготе', что лу'чше наве'ки осле'пнуть, чтоб их не ви'деть. Что мо'жет быть, наприме'р, унизительнеё тако'го серде'чного ра'бства, как ра'бство э'той несча'стной?.. Два ме'сяца прослужи'ть живо'й игру'шкой тако'му живо'тному, как Бодя'гин, и за э'ти два ме'сяца отда'ть все сокро'вища чи'стого се'рдца, весь жар молодо'й ду'ши, кото'рая никогда' не ве'рила и не в си'лах пове'рить, чтоб се'рдце могло' остава'ться хо'лодно, когда' в крови' гори'т кипу'чая молода'я страсть!.. Для неё невозмо'жен был э'тот разде'л, и потому' она' не могла' предста'вить себе' его' в друго'м. Це'лая – она' и пошла' вся, целико'м, в обме'н на его' подо'нки[1]… Пусть же она' никогда' не узна'ет, во что оцени'л её э'тот экспе'рт. Пусть ду'мает, что она' сама' винова'та, что она' совсе'м не така'я, кака'я ему' была' нужна'. И к чему' ей знать, кака'я была' ему' нужна'?.. Его' идеа'л?.. О! Черт возьми'! Е'сли б на то пошло', я бы ему' нашёл идеа'л!»
Я был отпу'щен на ночь и лег уж в посте'ль, но мне не спало'сь, как э'то случа'ется иногда', когда' раздражённая мысль не хо'чет око'нчить к но'чи свою' рабо'ту.
Едва' за дверьми' ути'хло, суетли'вая э'та хозя'йка, как мышь, кото'рую на мину'ту спугну'ли, верну'лась опя'ть на то же ме'сто. Но она' уж успе'ла сде'лать дорого'й нахо'дку, и о'чень курьёзную… Идеа'л Па'вла Ива'новича был е'ю на'йден и воплощён о'чень уда'чно в о'бразе той ми'лой ба'рыни, охо'тницы до хоро'ших сига'р, кото'рая так простоду'шно жале'ла, что не мо'жет оста'ться со мно'ю, потому' что меня' нельзя' утопи'ть поутру'. Открове'нно, и вме'сте с тем осторо'жно, что свиде'тельствует о не'которой привы'чке пря'тать концы'. Как жаль, что я не узна'л тогда' её и'мени. Не спра'вился да'же, верну'лась ли в Петербу'рг и'ли пое'хала да'льше? Мо'жет быть, она' е'хала то'же в Р** и нахо'дится тепе'рь здесь? Мо'жет быть…
Я вдруг подскочи'л, наткну'вшись неча'янно на весьма' интере'сную гипо'тезу… А что е'сли э'то Фо'гель? Та са'мая Фо'гель, что была' здесь, у О'льги, как раз пе'ред мои'м прие'здом, и прожила' два дня невиди'мкой на постоя'лом дворе'?.. Кузи'на Бодя'гина – из Орла' – была' в Петербу'рге и заезжа'ла в Р** на обра'тном пути'. Приняла' большо'е уча'стие в О'льге и утеша'ла её, но в дом не яви'лась и взяла' сло'во не ра'зглашать о своём посеще'нии… Како'й, одна'ко же, стра'нный слу'чай, е'сли э'то она'! Почему' из ты'сячи е'хавших вме'сте я до'лжен был очути'ться наедине' и'менно с не'ю?.. Причи'на, коне'чно, была'. Она' от кого'-то пря'талась, а мне бы'ло те'сно во 2-м кла'ссе и захоте'лось спать… Ста'ло быть, не совсе'м случа'йно… Но для чего' ей бы'ло пря'таться, е'сли она' отправля'лась до'мой? Тут, в Р**, е'ще поло'жим, так как ей э'то не по пути', но там, на моско'вской доро'ге, за 500 верст от Р**? Я на'чал припомина'ть и вспо'мнил, как она' опусти'ла вуа'ль, когда' я вошёл, и пото'м е'ще раз, когда' она' выходи'ла дорого'й на ста'нции. Обро'ненный плато'к то'же пришёл мне на па'мять и на платке' ве'нзель «Ю. Ш.» ка'жется? Да, «Ю. Ш.» Зна'чит, не Фо'гель… Стра'нно! С чего' та'кой вздор придёт в го'лову? Дремо'та, соображе'ния пу'таются, уста'лая мысль теря'ет нить свя'зи… Я поверну'лся к стене' и усну'л.
V
По'сле обе'да, в су'мерки, мы говори'ли с О'льгой о че'м-то, по'мнится, о родне' Бодя'гина, и она', заспо'рив, сосла'лась на Фо'гель.
– А что, Фо'гель ку'рит? – спроси'л я, ка'к-то совсе'м некста'ти.
– Да, ку'рит.
– Сига'ры?
– Да… а ты почём зна'ешь?
– Я ничего' не зна'ю, я так спроси'л.
Она' была' о'чень удивлена', да, признаю'сь, и я то'же. Ничто'жная вероя'тность ночно'й дога'дки вдруг вы'росла и получи'ла дово'льно серьёзный вес.
– С чего' ты э'то спроси'л? – пристава'ла О'льга. – Ты, ве'рно, зна'ешь её?
– Нет, – отвеча'л я, – не зна'ю. Но, мо'жет быть, мы встреча'лись, не зна'я друг дру'га… Скажи', пожа'луйста, что э'то за же'нщина?.. Молода'я?
– Да, мои'х лет.
– Брюне'тка?
– Нет.
– Высо'кого ро'ста?
– Не о'чень.